За давностью лет могли позабыться очень важные факты и впечатления. Но многое я вижу, слышу, ощущаю и теперь так ясно, как будто это происходило совсем недавно: голоса и тембры голосов людей, шелест снарядов и визг приближающейся мины, звуки разрядов и сернистый запах пороха, краски и прелый запах осеннего леса, краски вчерашней зари, температуру воздуха, ощущение тепла от костра, разложенного на снегу в еловом лесу... Я вижу упирающееся в меня дуло фашистского «фердинанда» в бою под Лебединым, вижу блеск, вспышку огня от выстрела, слышу звенящий звук направленной в меня, приближающейся ко мне «болванки», ощущаю град осыпавшихся на меня комьев земли, и снова переживаю свое возвращение к жизни!...
Часто сантиметры отделяли жизнь от смерти, сотни, тысячи солдат рядом со мной или в окрестности, которую я мог окинуть взглядом, погибали или оставались на поле боя искалеченными. Кто они? Я не знал их имени и фамилии, но я помню их застывшие навек неестественные позы! Это позы героев и мучеников, погибших во имя счастья людей на Земле!
Наш стрелковый полк с боями подходил к Днепру. Всем хотелось быстрее выйти к его берегам. Но фашистские бомбардировщики «висели» над нами ежедневно с утра до вечера и мешали идти вперед. Я помню, что когда до Днепра осталось километров 15-20, мы думали, что пройдем это расстояние за день. Однако в этот день мы прошли не более семи километров, так как нам мешала вражеская авиация.
Погода была изумительная: все дни были ясными, теплыми, безоблачными. И все три дня были похожи один на другой. Около семи часов утра, после завтрака, полк строился в походную колонну: солдаты-пехотинцы, полковая артиллерия, хозяйст¬венные повозки вытягивались в длину, достигающую примерно 2 километра. Не успевали мы пройти 1-2 километра, как с Запада на высоте примерно километра появлялись немецкие бомбар-дировщики в количестве примерно 150-200 самолетов. Это было потрясающее действие: равномерный гул тяжело нагруженных бомбардировщиков под охраной самолетов истребителей надвигался на нашу пехотную ленту по дороге необратимо и страшно. Раздавалась команда «воздух» и все, что было на дороге разбегалось в стороны от нее на 200-300 метров и более, кто насколько успевал. Кто успевал втянуться в деревню, разбегался по огородам, прятали повозки, лошадей в укрытие под сараями, под деревьями. В это время вражеские самолеты, начиная с головы нашей колонны и до ее хвоста, сбрасывали бомбы, как посевной материал на разбежавшуюся по сторонам от дороги колонну. Мы только втянулись в небольшую деревню и я улегся вместе с другими солдатами поодаль друг от друга в картофельной борозде на огороде. Я слышал, как бомбовый вал с громадной скоростью разрывов приближается ко мне, почти накрывает меня и проходит дальше. Земля сотрясается подо мной от мощных взрывов. Комья земли ударяют мне по спине. Пыль и запах пороха летит в нос. Но уже через минуту гул удаляется в хвост колонны, а я с незнакомыми мне солдатами, ибо все перемешалось в эти минуты, стряхиваем с себя пыль и комья земли, приводим себя в порядок. Кто-то зовет к колодцу умыться. Слышны стоны раненых, молчат убитые, пристреливают раненых лошадей. Слышна команда «Стройся!». Полк постепенно собирается в походную колонну, на что уходит 1,5-2 часа, и начинается движение на Запад к берегу Днепра. В течение дня немецкая авиация совершала 4-5 налетов, и полк почти топтался на месте. Вечером шли донесения от рот и батальонов в штаб полка о потерях за день. Убитых в полку было мало: 5-10 человек на 3-4 тысячи. Раненых около 20-25 человек. Страдали лошади, которым прятаться было некуда. В один из таких налетов я лежал недалеко от небольшого холмика высотой около метра, и видел скатывающуюся с него, как арбуз, голову человека...
Мы вышли к Днепру южнее города Канева на 15 километров. Это случилось либо 18 либо 19 сентября — я не помню сейчас точной даты. Фашисты находились в лесистом правом берегу. Наш берег — низкий, песчаный, усеянный маленькими кустиками. Теперь начались другие муки — немцы просматривали наш берег на 5-10 километров и обстреливали из пушек и минометов каждую цель. С рассвета до темноты жизнь на нашем берегу замирала. Но с наступлением сумерек начинали подготовку к форсированию реки.
В ночь с 23-го на 24-е сентября мы приготовились к форсированию Днепра. Немцы вели себя по привычной схеме. К трем часам утра реже стали взлетать ракеты. В этот момент шепотом была передана команда — «Вперед!» и мы устремились вперед. Теперь быстрее — быстрее пока не взвились в воздух новые немецкие ракеты.
Ночь была звездная, было тепло. Мы спешили изо всех сил, переправлялись как можно тише. И когда до вражеского берега оставалось метров 50-70, в небе появились ракеты, а через мгновение — раздались пулеметные очереди, затем начали рваться в воде мины и снаряды-Солдаты прыгали с плотов и лодок в воду и плыли к вражескому берегу. С нашего берега заговорила артиллерия, «Катюши». Стало веселее. А мы, как только вылезли из воды так и устремились вперед — надо было занять высокий берег, отогнать немцев от воды подальше.
К 6-7 часам утра положение стабилизировалось. Нам удалось отвоевать полосу шириной в 400-500 метров. У нас была телефонная связь с нашим берегом. Наша артиллерия немедленно прикрыла нас мощным огненным заслоном. Местность перед нами была овражистая и лесистая — танки противника не могли нас атаковать.
Я не помню сейчас какой день был самым трудным для нас. Вероятно первый. Нас оставалось совсем мало. Я видел вправо и влево несколько солдат. Мы только что отбили очередную атаку немцев, в голове гудело от стрельбы и разрывов гранат. Но немцы впереди, в небольшом, заросшем кустами, овраге готовились к новой атаке. Сколько их там было — не знаю, но на этот раз их было много и мы понимали, что для нас эта атака будет последней, нас осталось в живых слишком мало. Видимо так понимал обстановку и наш командир, который по телефону передавал очередное донесение о скоплении немецкой пехоты в 100-150 метрах от нас. Было около 6 часов вечера. Буквально через 3-4 минуты после телефонного звонка с нашего берега «заиграла» «Катюша», и мы услышали приближающийся шелест ракетных снарядов.
И вдруг мы почувствовали, что этот шелест приближается к нам и каждый из нас, втягивая голову в плечи, вжимался до предела в свой наспех вырытый окопчик. Мы понимали, что от этого залпа «Катюш» нам спасения нет, он накрывает нас. Все длится доли секунды. Но в эти же страшные доли секунды залп снарядов пролетал над нами и точно попал в скопление немецкой пехоты. Это был потрясающий грохот, земля качалась под нами, а впереди было видно пламя, дым поднялся высоко в небо, были слышны вопли, крики, стоны раненых немцев. Вскоре все стихло... Ни в этот вечер, ни в эту ночь нас больше не атаковали.
В первый день, отбив около 10 атак немецкой пехоты, нам удалось закрепиться на берегу. Всю ночь с захваченного нами плацдарма под яростным обстрелом противника вывозили раненых на противоположный берег, а к нам везли подкрепление, боеприпасы, еду, подвозили на плотах более тяжелую артиллерию.
Все следующие дни были похожи на первый — непрерывные бои за расширение плацдарма, атаки и контратаки, борьба с пехотой и танками противника, сплошные налеты вражеской авиации.
Через неделю наш плацдарм стал большим — до 5 км вдоль берега и до 10 км — в глубину.
За форсирование Днепра мне была вручена первая боевая наг¬рада — медаль «За боевые заслуги».
