Я училась на первом курсе Ивановского химико-техноло¬гического института. Летом 1941 года приехала домой. Услышав сообщение о нападении фашистов на нашу страну, конечно, уже не вернулась обратно. Сначала работала немного в начальной школе. Потом через райком комсомола получила повестку в военкомат. Поскольку там знали о моих способностях (я метко стреляла и имела 11-й взрослый разряд по стрельбе), меня сразу же отправили в Москву. Месяц учебы: строевая, боевая, политическая подготовка...
Направили в истребительный батальон под Серпухов. Все вооружение, которое нам выдали тогда,— гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Я плохо метала и все об этом знали. Представляете: через голову летят снаряды, мы лежим на животе, подползаем к объекту в любую погоду, не выбирая местности...
Гранату так и не научилась метать, и меня отправили в зенитные войска, в артиллерию.
Сначала определили в разведку: бинокль и корабли — мои бессменные друзья. Задача заключалась в том, чтобы наблюдать за небом. При обнаружении самолетов врага — оповещать зенитчиков. Да еще и определить по звуку марку, направление, примерную высоту полета. Вскоре меня перевели на прибор, да так и прослужила всю войну от рядового до сержанта, командира отделения.
Наш прибор определял параметры полетов вражеской авиации при налетах. Мы выполняли 12 операций, наводили артиллеристов «в яблочко». В отделении было 12 девчат. Каждая знала свою задачу, а я как командир — все 12, в любую минуту могла заменить каждую из своих подчиненных.
...Длинные острые иглы зенитных орудий искали врага в небе. Они били бронебойными снарядами... Самолеты пикировали один за другим. Дымные высокие столбы разрывов закрывали собой все расположенные батареи. Но когда дым расходился и дождь взлетавших к небу камней опускался на землю, из пламени и пыли вновь брали под прицел фашистские самолеты... Так было днем и ночью. Так было в небе под Москвой. Заградительный огонь вели с помощью приборов прицеливания.
Ровно в одно и то же время самолеты пролетали над нами. Я велела всем спать до 23:00, знала: самолеты появятся как по будильнику, в это время, а после трех ночи будут возвращаться обратно. И нужно было быть бдительными. Самое тяжелое — ночи без сна. По 2-3 недели постоянных ночных дежурств. Но я никогда не позволяла себе расслабиться. Час-другой спала днем, а ночью... Не проспать, не пропустить, вовремя засечь и прицелиться. Правда, «рамы» летали и днем, а поскольку они засекались лишь приборами — и днем нельзя было снизить бдительность.
...Здесь, под Москвой, своей стойкой обороной защитники столицы подорвали техническую мощь врага, нанесли мощный удар по его армии. Здесь, на подступах к Москве, отличились артиллеристы. Днем и ночью содрогались земля и небо от воя и грохота моторов немецкой авиации, воздух гудел, как натянутая струна.
Мы жили в землянках и очень любили печь картошку. В столовой хоть и кормили, но перловка, которую мы называли «шрапнелью», нам надоела. Наберем в столовой картошку и печем в печурках. Комбат был, естественно, недоволен, отчитывал нас. Тогда мы пристроились по-другому. Снаружи землянки выходила труба — «грач». Мы нанизали картошку и свесили внутрь «грача». Комбат пришел: «Что такое? Снова картошка?» — искал-искал, но так ни разу не нашел. А мы ели, посмеивались. Я до сих пор помню этот вкус и очень люблю печеный картофель.