Я был призван в армию 20 августа 1942 года. Тогда мне было 17 лет. Меня отправили в минометно-гвардейское училище, где нас учили всего-навсего неделю. Однажды было приказано собраться на построение, где нас стали вызывать из строя и вызвали, как я прикинул, 75 человек. Нас построили, посадили в трамвай и повезли на окраину Москвы на станцию «Обераловка». Тут нас построили, привели оркестр, прибыл генерал. Сюда же прибыли три эшелона из средней Азии (казахи, киргизы, чуваши возрастом от 40 до 60 лет). Когда они тоже выстроились, оркестр сыграл и тут стали выкрикивать фамилии. Вот вызвали меня, дали пулемет и в бой. Мне в расчет попали два таджика, два чуваша, крымский татарин и турок, из них по-русски говорил один татарин, да и то плохо.

До Наро-Фоминска нас довезли на поезде. Мы расположились на холмах Заревой горки, причем немцы были на холме, а мы в низине. Мне дали участок и сказали; «Вот ваше место», — правда гнездо пулеметное уже было вырыто. Также нам был дан приказ: «Без приказа не стрелять, из-за нехватки патронов». Но я был не очень дисциплинирован и горяч. Тут я заметил, что как только кто-нибудь из нас вылезал из окопа, то над нами начинали свистеть пули. Поэтому я догадался, что место немцами пристреляно, и я стал присматриваться, откуда стрелял немец, тогда уже наступила ночь и выстрелы были видны. Когда немец в очередной раз попытался убить кого-то из нас, я дал по нему пулеметную очередь, тут прибежал командир и стал распекать меня по поводу стрельбы. Из-за этого случая этой ночью нас послали на нейтральную территорию, чтобы утром поддержать огнем нашу атаку, И тут я первый раз увидел, как стреляют «Катюши» — они дали два залпа: один прямо перед нами, ощущение было жуткое, так как в нескольких десятках метров от нас земля горела после падения туда снарядов; второй — в тыл немцам.

И вот после этого рано утром я услышал сзади «Ура!» — это подняли нашу пехоту, ну я припал к гашетке и давай поливать огнем немецкие позиции. Когда пехота добежала до нас, я увидел командира, он поблагодарил меня и приказал двигаться вперед. Мы с татарином взяли пулемет, а остальная часть моего расчета бежала сзади, сбившись в кучу, Как я ни кричал им разбежаться, они не слушали, и тут прямо у них под ногами разорвалась мина. Так мы остались вдвоем. Ко всему прочему, нас начали бомбить, и я увидел воронку от взрыва бомбы, ну мы залезли в эту воронку, поставили пулемет и лежим. Вот тут и начался сущий Ад: танки, самолеты, люди, грохот, взрывы — все смешалось. А мы лежали на дне воронки, ничего не видели и не слышали. Не знаю сколько мы так пролежали, но я увидел сквозь дым, туман, грязь, людей, бежавших к нам. Татарин сразу сказал, что это немцы пошли в контратаку. Ну я лег за гашетку и дал по ним очередь, немцы исчезли в тумане. Так они появлялись несколько раз и я истратил на них одну ленту. Когда я вставил вторую и немцы снова появились, татарина ранило в ногу. Я его перевязал и сказал лежать тут, но он все твердил: «Моя ранен, моя тыл.» Вот снова появились немцы, я стал стрелять, а татарин пополз в тыл и его убило разрывом мины, так я остался один. После того, как кончились патроны, я вытащил замок из пулемета и побежал. Не помню, сколько я бежал, но оказался на старых позициях и увидел командира. Тут мне дали три пулемета и несколько человек в помощь. После этого мы, перебегая от одного пулемета к другому сдержи¬вали немцев до 11 часов вечера. После чего я принял решение отступать, когда мы дошли до своих, к нам подбежал старший лейтенант и спросил: «Кто командир?» А мы стоим все 6 человек, указали на меня. И тогда он стал меня благодарить, ведь мы своими действиями позволили окопаться новой линии обороны. За это я был представлен к званию Героя Советского Союза.