Наше движение на Запад успешно продвигалось. Шел 1944 год. Танковые и механизированные части ушли вперед, а мы пешком догоняли их. Дня через два-три стало известно, что в Витебске окружен большой гарнизон немецких войск, которые пытаются вырваться из «котла». Еще через сутки нас остановили, повернули назад и, мы заняли оборону на выгодных позициях лицом на восток. Оказалось, что под покровом ночи немцам удалось вырваться из «котла», и они двинулись на соединение со своими частями, подавляя на пути слабые сопротивления наших малочисленных тыловых частей.

Трое суток наш полк был готов к бою, но основная часть немцев прошла по другой дороге, отрезав нас самих на сутки от соседей. Все же и к нам доползла довольно большая колонна, которую' мы встретили огнем на уничтожение. Полк выполнил свою задачу и должен был догонять фронт, который ушел от нас примерно на двести километров.

Лето 1944 года в Белоруссии было жарким, дождей было очень мало. Проселочные дороги покрыты сплошным ковром пыли. Режим движения был установлен на максимум возможностей пехотинцев. Поднимались вместе с солнышком, по-быстренькому завтракали и вольным строем со скоростью пять километров в час шли до очередной передышки. Эти десять минут пролетали мгновением. С утра солнце нагревало наши затылки, к полудню било в левый висок, а к вечеру в лоб. Соль разводами украшала наши гимнастерки и пилотки. Мышцы ног деревенели до боли и судорог, голова гудела, пот заливал глаза.

На коротких привалах многие засыпали с горячей цигаркой в руке. Подняться было труднее, чем идти. Изредка налетали на колонну немецкие истребители на бреющем полете, поливая огнем из пулеметов, швыряя ручные гранаты. В такие моменты все быстро разбегались в стороны, но потери были. На обед отводился час времени, с 11 до 12 часов дня.

К вечеру темп движения снижался, офицеры переставали подгонять, добиваясь только одного — хоть медленно, но двигаться. Мы, действительно, не шли, а двигались отупевшие, механически переставляя ноги.

Около 11 часов вечера объявлялся привал на ужин и ночевку. Есть уже не хотелось, только спать, спать... Ночные часы в нашем восприятии тех дней были как минуты.

Вступая в населенные пункты, мы спрашивали редких жителей, когда их освободили. Сначала ответы были: три дня назад, потом — два дня назад, наконец, вступили в деревню, которую освободили часов пять до нас. Жители деревни схватили мужчину лет 30 и отдали его в наши руки, требуя возмездия за его деятельность «полицаем» в оккупации. Наш командир взвода выхватил пистолет и с нескольких шагов выстрелил, но промахнулся. Полицай стоял побелевший, понимая, что пришел конец. Вторым выстрелом комвзвода попал в шею. Руки у него дрожали и он приказал одному из нас пристрелить предателя. Солдат поднял винтовку и выполнил приказ своего командира. Жители деревни коротко рассказали, за что получил пулю немецкий прихвостень, никто не жалел предателя.

На одном из привалов я стал свидетелем разговора солдат с Калдиным, который меня очень заинтересовал. Оказалось, что перед наступлением «батя» (это я так называл Калдина, а он меня «сынок») предсказал нескольким бойцам их боевую судьбу: кого ранит, а кто далеко не уйдет. На другой день я стал приставать к «бате» с вопросом, что меня ждет впереди. Сначала он посмеиваясь отнекивался, а потом сказал: «Тебя ранит и очень крепко». Его слова оказались пророческими. Не прошло и недели, как это случилось.

Настал день, когда мы вступили, как освободители, в деревню уже на земле Литвы. Хорошо сохранившаяся деревня была без¬людной. Бойцы заглядывали по дворам, проверяя, нет ли засады. Нашли двух дряхлых стариков, которые по-русски плохо понимали. Наша форма с погонами для них была незнакома. На вопрос: «Где же народ?» — со страхом отвечали: «Неме люди». Потом они поняли, что нас бояться нечего и подали условный сигнал, который для нас был непонятным. Вдруг видим, как из ближайшего леса к деревне бежит толпа людей, крича и размахивая руками. Сначала мы взяли оружие на изготовку, потом разглядели, что это мирные жители.

Это были жители деревни, прятавшиеся в лесу от немцев. Мужчины и женщины, пожилые и молодые, подростки и дети со слезами на глазах и радостью на лицах подходили к бойцам и командирам, обнимали и целовали. Когда улеглась первая бурная радость, стали приглашать нас по домам на угощение. Отказать им мы не могли.

Нас четверо вошли в хорошо построенный дом. На столе уже были нарезаны хлеб, сало, лук, зелень. Нас усадили на почетные места, хозяин достал из-под пола сразу же запотевшую бутылку мутноватой жидкости, сказав, что он хранил ее только для освободителей...